Екатерина Барановская
ПРОВОЛОЧНЫЕ СКАЗКИ
Для моего отца, как и для узника Освенцима философа Примо Леви, «Записки из Мёртвого дома» служили своего рода Библией.
Из интервью Яна Броккена
Но и всё-таки надо стараться повернуть кого-то. Мне удалось. Просто историями своими. Или с помощью Достоевского. Вот дяденька, который меня в партию вербовал, например. Мы с ним подружились, говорили о Достоевском, а потом его из партии самого уволили – за произошедшие изменения.
Из интервью Эдуарда Кочергина
Если бы мне надо было сделать выбор между The Doors и Достоевским, я бы, конечно, выбрала Достоевского.
Из интервью Сьюзен Сонтаг для журнала ROLLING STONE
***
«Sulla soglia della casa di morti» - не инфантильные птичьи звуки дантова «Ада», а статья о «Записках из Мёртвого дома» - источнике книги «Человек ли это?» Примо Леви (Cavaglion, 2002). Как только я получила приглашение прочитать юбилейный цикл лекций о Достоевском, они снова появились, заполнив мои дни и ночи, - проволочные существа Леви. Терапия и художество. «Изогнутое» как древние поэтики.
В спектакле БДТ «Крещённые крестами» девочка прямо на сцене ловко «выгибает» из проволоки профиль Сталина. Одноимённая книга – автобиографическая «сказка» главного художника театра Эдуарда Кочергина. В 1945 году Степаныч по прозвищу Тень, сын Брошки Синеручки из древнего польского рода сбегает из омского детприёмника домой. Через много лет, зимой 1951-го, мальчик, выживший в начале пути только благодаря своему умению быстро выгибать проволочные профили вождей, доберётся-таки до Ленинграда и воссоединится с матерью. Как в рождественском вертепе, мираклю предшествует ад: площадь Урицкого (бывшая Дворцовая), похожая на китель главного военного прокурора, «энкавэдешный парадняк» с роскошным портретом Сталина. После – белое поле с торчащим в центре столбом, на верхотуре которого «дядька-ангел»; невиданные просторы «сквозь глазок в ледяной проталине» трамвая. И наконец - Петроградская родина, старинный дом, икона Чёрной мадонны, Матки Боски Ченстоховской, в правом углу, бюст польского поэта, сказочный обед и язык предков, этот шипящий «парселтанг», выбитый из Степаныча в детской «тюрьме». (Сегодня Эдуард Кочергин проживает в Царском Селе, в доме великого «лагерного» поэта Иннокентия Анненского.)
Что стоит за «сцепленностью» бабочки и совы Примо Леви, единственной фотографии маленького Степаныча, козьих троп «Божественной комедии», её 700-летия и 200-летия русского писателя? Они ВДРУГ явили мне своё сродство. Если бы я умела, то сварганила бы для личного музея «канувших и спасённых» новые фигуры, иные профили, по-детски изгибая и скругляя колючую память. Вот Данте-разночинец, а вот Осип Мандельштам; блокадник Вася Комарович; Леонид Цыпкин (его роман «Лето в Бадене», некогда «открытый» С. Сонтаг, только что переиздан к юбилею Достоевского). Старый М.М. Бахтин в шапочке: «излучающий доброту» (Э. Л. Линецкая). Он осуществил в своём «Авторе и герое» (вместе с Достоевским) движение от текста к ГОЛОСУ, проект «милующего письма».
Новый лекционный цикл – своего рода деконструкция «юбилейного» в пользу этих голосов и голосков. Моими героями будут не только достоевские «дяденьки» и «тётеньки» (так до сих пор – «по чистой фене» - обращается ко всем взрослым Эдуард Кочергин), но и достоевские дети - в неожиданном для меня самой рецептивном поле, не только литературном. Может быть, получится повторить спектаклик театра «Элизий» по «Ангеловой кукле» Кочергина.
